На мой взгляд, существует два принципиально разных театра.
Один – это театр, в котором замысел режиссер объединяет актеров в единое действо, оставляя каждому право прочтения роли в соответствии со своим внутренним миром, жизненным опытом, не побоюсь сказать, своей душой. Актер – не просто исполнитель, он соавтор режиссера. Это потрясающий театр интерпретации, где один и тот же спектакль каждый раз переливается новыми красками, которые вносят в него актеры.
Другой театр – это театр, в котором режиссер, задействуя только фактурную, физическую сторону исполнителя, до мелочей прорабатывая каждое движение, каждый жест, каждую интонацию, превращает каждого актера в свою маленькую копию. Когда смотришь такой спектакль, создается впечатление, что это моноспектакль, в котором режиссер как бы читает текст на разные голоса. И как бы ни была великолепно продумана зрелищная часть, сколько бы ни было придумано неожиданных эффектов, сколь тщательно актеры ни выполняли бы замысел режиссера из спектакля в спектакль, зрителю довольно быстро становится понятен замысел, а к концу спектакля возникает ощущение, похожее на обман. Именно это чувство у меня осталось после «Одной абсолютно счастливой деревни». На сцене встретились с одной стороны, трагическая, животрепещущая, наполненная любовью повесть Бориса Вахтина, а с другой – жесты, трюки, эффекты, позы, брызги, режиссерские находки, все, что угодно, кроме живых людей. Два десятка копий Фоменко, безукоризненно работающих спектакль, на мой взгляд, в состоянии восхитить зрителя замыслом режиссера, но не в состоянии заставить поверить в свою обнаженную искренность.
